Глава первая

Книга для тебя

Когда-то я мечтал написать о тебе книгу. Что это будет за книга, я плохо представлял. Но фантазировал, что когда такая книга будет издана, про неё все узнают, и ты её обязательно прочитаешь. И всё поймёшь. По сути, только для этого мне и нужна была эта книга.

Первую попытку я сделал ещё в восемьдесят втором.

Я тогда работал в многотиражной газете «Машиностроитель» моторостроительного завода и вроде как подавал надежды. Из пяти творческих сотрудников, включая редактора, там работало четыре корреспондента. Двое из них были поэтами и имели в своём, так сказать, поэтическом багаже по несколько изданных поэтических сборников. Один был лирик, а другой юморист. Он и вёл себя соответственно. Уходя из редакции по личным делам, оставлял на рабочем столе запасные очки, наполовину исписанный лист бумаги и ручку поверх неё. Композиция называлась «вышел на минуточку». Отсутствовал, бывало, по полтора часа.

Всякий раз, когда редактор пытался выяснить, куда исчез наш уважаемый работник сатиры и юмора, я его покрывал. Пошёл в магазин. За сигаретами. Сын забыл ключ, и он сейчас ждёт его на остановке. Как только я озвучивал свою версию, остальным оставалось только согласно кивать, хотя по их лицам я видел, что они давно ждут, когда редактор, наконец, застукает прогульщика.

Секретарша доложила юмористу о моём заступничестве, и в благодарность за это он решил приобщить меня к своему юмористическому творчеству.

С этого всё и началось.

Это приобщение выглядело своеобразно. Юмориста звали Владимир Иванович Чубенко, и был он, как мне сейчас представляется, дядькой лет за пятьдесят. У Владимира Ивановича был сын, который пытался пойти по стопам отца и силился писать юмористические рассказы. Он их писал, а папа доводил до кондиции. И вот однажды Чубенко подозвал меня к себе и вручил очередной опус своего наследника, попросив «немножко почистить» текст. Мол, рассказ и так хороший, но ты его подшлифуй. И улыбнулся ободряюще. Мол, я верю в тебя.

Сюжет рассказа мне понравился. Молодой человек переезжает из села в большой город и забирает с собой петуха. Он тоскует по родному селу, слушает, как кукарекает петушок, и обливается слезами, совершенно не замечая открывающихся перед ним перспектив. Деревня, одним словом. Эта история должна была выглядеть смешной. Но мне она показалась очень грустной. И я переписал рассказ в стиле Шукшина. Отдал Чубенко. Он прочитал. Изменился в лице. Отложил мою писанину в сторону и попросил вернуть первоначальный вариант. А как его вернуть...

Я подошёл к своему столу и под весёлые переглядывания сотрудников порылся в мусорной корзине, достал одну скомканную бумажку, другую... разгладил их и почтительно положил перед мэтром.

На этом наша дружба закончилась.

Я видел, что Владимир Иванович расстроился. Мне стало неловко, хотя мой вариант рассказа самому понравился, и я даже хотел его подарить. Всё равно сюжет не мой. Но Чубенко только улыбался в ответ и делал вид, что меня для него больше не существует. Я тоже расстроился и в один из ближайших дней, также как и мой недавний наставник, ушёл тайком из редакции прогуляться по парку. Я не знал, как себя вести с Чубенко, и мне было тягостно маячить перед ним целый день.

Иду себе, иду и тут неожиданно встречаю тебя, Тонечка. Я не сразу тебя узнал. Мне показалось знакомым лицо, и только по тому, как взволнованно ёкнуло сердечко, я понял, что это ты.

Тоня. Тоня Иванченко.

Ты изменилась. Повзрослела. И стала, кажется, ещё задумчивей. Оранжевый плащ... Раньше его не было. Впрочем, что я говорю. У меня тоже со школы не осталось ни одной носимой вещи. Очки... А глаза остались прежними... Только почему-то грустные, будто уставшие. Ведь ты замужем.

Уже четыре года. Я сам видел твою свадьбу. Слышал, что ты переехала к мужу. Может, в жизни что-то не складывается?

Когда мы разминулись, я прошёл ещё немного и обернулся. Вдали виднелся твой оранжевый плащ.

Через несколько дней в воскресенье мы также случайно встретились с тобой в магазине рядом с домом. Ты была последней в очереди, и когда я вошёл... Да, мне понадобилось крепко взять себя в руки, выдавить улыбку и спросить как бы непринуждённо:

– Вы крайняя?

Ты обернулась, и твоё лицо озарилось улыбкой узнавания. Какая всё-таки красивая у тебя улыбка!

– Здравствуй.

– Масло ещё дают? Маме сказали, что «выбросили» сливочное масло, и она послала меня в магазин.

– Пока дают. Но говорят, кончается.

– Буду стоять до конца, пока не кончится, – попытался пошутить я.

Ты ещё раз улыбнулась и замолчала, став из вежливости вполоборота.

Я стоял рядом с девушкой, которую давно любил, и вёл себя как последний дурак. «Ну, придумай же что-нибудь!».

И правда, почему мы становимся такими глупыми, когда влюблены?

– Тоня, это тебя я встретил позавчера?

Ты сразу откликнулась, будто ждала моего вопроса.

– В парке? Меня.

Мы обменялись улыбками. И снова твоя улыбка попала в десятку. Ты стояла так близко, что я при желании мог разглядеть каждую твою ресничку, каждый волос в твоей причёске. На этот раз ты была без очков. И совсем такая же, какой я тебя запомнил в наш последний вечер.

Вот ты посторонилась, пропуская перед собой двух женщин и, отступая, ткнулась в меня плечом. Оглянулась, издав тихий виноватый возглас. Очередь двигалась. Мы молчали. Всё.

– До свидания.

– До свидания...

Эти две короткие встречи и подтолкнули меня к идее написать про тебя.

Роман? Повесть? Для начала рассказ...

Отправляясь в понедельник в редакцию, мне уже было всё равно, что там обо мне думает Чубенко, и вообще что там обо мне кто-то думает. Я был захвачен идеей рассказа. Не буду пересказывать сюжет, скажу только, что я видел в нём не столько художественное произведение, сколько своеобразное признание в любви, облечённое в художественную форму.

Я строчил заметки в газету, а в перерывах набрасывал мысли, которые должны были лечь в основу моего рассказа. Чубенко уже успокоился и больше меня не игнорировал, даже шутил по поводу моего торопливого исписывания страницы за страницей.

– «Война и мир»? «Анна Каренина»?

Я не вёлся.

Когда рассказ был закончен и перепечатан тайком после работы на печатной машинке, передо мной встал вопрос о том, куда его пристроить. Выбор пал на киевский журнал «Радуга». Запечатанный конверт с машинописной рукописью отправился в дальнее путешествие в гости к киевским ценителям настоящей литературы.

Шли недели. Я ждал. Журнал был ежемесячный, и я наивно полагал, что мой рассказ будет опубликован в ближайшем номере. Такой искренний рассказ. Но в ближайшем номере его не оказалось. А спустя две недели из редакции журнала пришло письмо. Даже не письмо, а целый пакет. Ого!

Вскрыл упаковку. И первое, что бросилось в глаза — страницы моей великой рукописи. В углу первого листа стоял исходящий номер. Сопроводительное письмо было очень коротким, и смысл его был такой: надо работать над собой.

Я разочарованно спрятал подальше свои листочки и пошёл в редакцию. Работать над собой.

Теперь вот пишу тебе не просто рассказ, а целую повесть. И уже не совершу прежней ошибки. Мне не нужна публикация в толстом журнале. Я не ставлю перед собой цели кого-то удивить, а только хочу рассказать о том, как сильно я любил и люблю тебя. Рассказать тебе одной. Рассказать, как много ты для меня значишь, как я рад, что нашёл тебя и сказал то, что следовало сказать ещё сорок лет назад.

Я пишу эту книгу только для тебя.

Она будет в единственном экземпляре.

Ты будешь её единственным читателем.